Олифант Олифант - Секреты крылатых слов и выражений[СИ]
— О, учитель, — обратились к Ши ученики, — можешь ли ты вылечить этого несчастного?
— Не надо всё мерить на свой аршин, — холодно ответил великий целитель. — Этот человек не нуждается во врачебном искусстве.
Он встал и обошёл шестирукого.
— Я, разумеется, могу сделать из него обычного человека. Но зачем? Он же, такой смешной, — и великий целитель Ши затрясся от смеха.
НА СЕДЬМОМ НЕБЕ
Жил в первом веке до нашей эры праведник Енох. Когда же ему исполнилось 365 лет, явились к нему два «пресветлых мужа». Попросили не волноваться, успокоить родственников, а затем «поставили на облака» и вознесли на «первое небо».
1. На первом небе Енох узрел «местных старейшин» и двести ангелов, занятых управлением движения небес и стерегущих свои сокровища.
«И взяли меня мужи те, и возвели на второе небо».
2. На втором небе Еноха встретила тьма, «блудники», висящие на цепях и «темноликие» ангелы, «испускающие плач». Блудниками патриарха было не удивить, а вот плачущие ангелы потрясли до глубины души.
— Богоотступники, — пожали плечами «сопровождающие мужи».
«И взяли меня мужи те, и возвели на третье небо…»
3. На третьем небе оказался тот самый Рай, о котором мечтают праведники. Реки из молока и мёда, благоухающие плоды на ветвях и знаменитое Древо Жизни.
— Для праведников, — пояснили мужи. — «Им уготовано это место в вечное наследство».
Однако, на северной стороне «третьего неба» Енох вздрогнул. Там во мгле пылал «тёмный огонь», а «мрачные ангелы» терзали грешников.
— «Место это, Енох, уготовано для тех, кто не почитает Бога и вершит на земле злые дела», — пояснили путешественнику.
«И взяли меня мужи те и возвели на четвертое небо».
4. Там наш герой узрел Восточные Врата, из которых сто пятьдесят тысяч ангелов вывозят Солнце на колеснице и Западные Врата, где светило скрывается на ночь. Затем, подивился на Лунные Врата, насладился пением «воинов, которые служат Господу игрой на тимпанах и органах» и…
«Потом взяли меня мужи и вознесли на крыльях на пятое небо».
5. На пятом небе Енох встретил двести тысяч Григореев с «унылыми лицами». Все они томились в ожидании Страшного Суда за прегрешения против Господа.
«Затем взяли меня те мужи и возвели на шестое небо».
6. На шестом небе обитали семь ангелов, наблюдающих «добрые и злые людские дела».
«Затем взяли меня те мужи и вознесли на седьмое небо».
7. А там… «все огненное воинство великих архангелов, бесплотных сил и все огненное воинство великих архангелов, бесплотных сил, господствующих начал и властей, херувимов, серафимов, престолы и десять полков многоокого светлостояния»! И на престоле сам Господь…
Не буду рассказывать, что случилось дальше. Енох достаточно подробно описал это в своих трёхстах шестидесяти шести книгах.
НА СТЕНКУ ЛЕЗТЬ
— Лапти носить, да гречку есть, дело нехитрое, — успокаивал Лев Николаевич плачущую жену. — Вот схожу с мужичками «стенка на стенку», авось лучше их понимать начну.
— Опомнись, Лёвушка, — Софья Андреевна комкала в руках мокрый от слёз платочек. — Не для тебя это, уж не обессудь. Годы–то, годы…
— Vaut mieux tard que jamais, — усмехнулся тот и поморщился. — Вот, несчастье с этим французским. Ни слова в простоте.
Софья Андреевна понимающе всхлипнула…
На пологом берегу реки Воронки графа ждали Яснополянские. Разом умолкли и, сняв шапки, поясно поклонились. Лев Николаевич, одетый, как и все, в длинную холщовую рубаху и суконные порты, степенно поздоровался, подошёл ближе.
— Не опоздал? — весело обвёл он глазами мужиков.
— Спужались, поди, Косогорские–то, — задорно выкрикнул кто–то из толпы. — Как про Вас прослышали.
Собравшиеся засмеялись, опасливо поглядывая на чудного графа. Обступили.
— Хорошее место, — Толстой оглядел поле. — Как пойдём, в каре или шеренгой?
— Да, как энти появятся, так и пойдём, — загудели мужики. — Учить дураков, не жалеть кулаков.
— Я вот как думаю…, — начал, было, граф, в котором проснулся артиллерийский поручик.
Договорить он не успел. Из рощицы на берег стали выходить Косогорские. Надевая на ходу рукавицы, они стремительно приближались.
— Укрепи Господь, — Яснополянские сгрудились и пошли навстречу противнику.
— А, ну, наддай, православные — по–мальчишески озорно и совершенно неожиданно для себя закричал Толстой и первым врезался в гущу врагов. Вихрь сражения захватил его. Коротко размахнувшись, граф ударил в зубы рыжебородого мужика в лохматой шапке. Тот, нелепо замахал руками, попятился и повалился на землю.
— Эх, голуба, — захохотал Лев Николаевич и тут… словно бомба взорвалась в его голове. Солнце вспыхнуло и немедленно погасло.
Сколько он пролежал в беспамятстве, неизвестно, но когда очнулся, сражение было закончено. Рядом на траве сидел незнакомый молодец, неспешно перематывающий онучи.
— Жив, дедушка? — весело подморгнул он подбитым глазом.
— Merci, — простонал граф, но тут же исправился. — А то!
И блаженно зажмурился.
«Если жизнь не представляется тебе огромной радостью, то это только потому, что ум твой ложно направлен», — напишет он вечером в своём дневнике.
НАШЕГО ПОЛКУ ПРИБЫЛО
Мстислав, один из двенадцати сыновей великого Владимира Крестителя, правил в Тмутаракани. Всем хорош был молодой князь. Удал, умён и силой не обделён. Да и земли, если задуматься, ему достались завидные. Зимой тепло, летом с моря прохладный ветерок веет, солнце, фрукты, вино, девушки. Рай, а не княжество. Но, манил юного Мстислава престол града Киева, где правил его брат Ярослав.
— Воссесть бы мне в Матери Городов Русских, — мечтал князь.
— Да, зачем она тебе? — недоумевали воеводы. — Людей у нас немного, не совладать с дружиной ярославовой.
Но, того было не удержать. Свёл дружбу Мстислав с соседями — ясами и касогами. Уговорил дать ему воинов. Посадил на коней свою дружину и отправился на север, добывать «золотого стола киевского».
— Что, воеводы, — указывает князь на войско, — прибыло нашего полку?
— Прибыло, — вздыхают те, вспоминая покинутые пляжи, фрукты, вино и девушек…
На реке Листвене их уже ждали киевские ратники, и Мстислав немедленно бросил в бой отряды ясов и касогов. Визжа и размахивая кривыми саблями, погнали они коней на ярославовы полки, да там головы и сложили. Огляделся Мстислав, один он остался со своей дружиной.
— Ждите меня здесь, — приказал воеводам. Пришпорил жеребца и поскакал прямиком в лагерь к Ярославу.
— Пошто явился? — нахмурился брат.
— Поблагодарить тебя хочу.
— Это за что же?
— Видишь ли, не стало мне житья от этих ясов и касогов. Хитрые, жадные, лица какие–то неприятные, говорят не по–нашему. Вот они у меня где, — Мстислав провёл ладонью по горлу. — Ну, и привёл их к тебе на погибель. Самому–то было не управиться.
— Что ж не предупредил? — вконец растерялся Ярослав.
— Моя вина, — вроде как даже покраснел братец. — Уж, не обессудь. Сглупил.
— И, что же дальше?
— Как что? — рассмеялся Мстислав. — Назад поеду, в Тмутаракань. Хорошо у нас там, солнце, фрукты, вино, девушки.
Обнялись братья, поклялись в вечной дружбе и расстались.
Вернулся Мстислав к дружине.
— Поворачиваем домой, — говорит. — Я всё уладил. Ярослав на нас зла не держит…
Так и закончился этот странный поход.
Киевский князь так до конца жизни и не понял, чего от него хотел брат.
Мстислав успокоил себя, мол, что Бог не делает — всё к лучшему.
Воеводы подивились, но решили в княжеские дела не лезть.
А, уцелевшие ясы и косоги сложили песни о великом походе на север.
НА ШИРОКУЮ НОГУ (ЖИТЬ)
В небольшой деревушке, что стояла на самом краю болот, жил крестьянин Гюнтер со своей женой. День–деньской они добывали торф, сушили и продавали в соседнем городе. Понятное дело, что большого дохода с такого промысла не поимеешь. Богачи дома углём топят, те, что победнее — дровами. Торфом от холодов только такие же горемыки спасаются. Поэтому и жили в деревне одни бедняки. Да, и что за существование на болоте! Весной комары, нос во двор не высунуть. Летом, знай, поворачивайся, торф таскай. Осенью, как зарядят дожди, из дома не ногой, того и гляди, в трясину провалишься. Зимой же, скучай, да подсчитывай жалкие гроши. Одна радость у крестьянина — дети. Родится сын, будет помощником. Родится дочь, если повезёт, сможет в городе удачно замуж выйти. Одно горе, дети у всех рождались бледные, да болезненные. Видно, все жизненные силы болото у них ещё в утробе матери высасывало.
— Пусть лучше будет сын, — думал Гюнтер, сидя на крыльце своего дома, прислушиваясь к крикам рожающей жены. — А, лучше двое. Втроём–то мы, ух, сколько торфа натаскаем–насушим. И, заживём…
![Олифант Олифант - Бухта Бо[СИ]](/uploads/posts/books/227760/227760.jpg)
